Ваши Высокопреосвященства и Преосвященства, досточтимые отцы, братья и сестры!

Для меня большая честь и огромная радость высту­пать перед вами, ректорами, профессорами и студен­тами православных богословских учебных заведений.

В моей жизни многое связано с духовным образова­нием. В разное время мне пришлось преподавать Свя­щенное Писание Нового Завета, догматическое бого­сло­вие, гомилетику, патрологию и древнегреческий язык в различных духовных и светских учебных заве­дениях в России и за ее пределами.

Однако, в отличие от большинства из присутствую­щих, я не представляю на этой консультации никакую духовную школу. «Привилегированное» положение ча­стного лица дает мне возможность высказать от­крыто и прямо, не боясь задеть чье-либо достоинство или чьи-либо интересы, то, что я думаю о сегодняш­них пробле­мах богословского образования и возмож­ных путях их решения. Я буду исходить прежде всего из российского контекста, хотя то, что я скажу, может иметь отноше­ние и к некоторым учебным заведениям вне России.

Мне представляется необходимой радикальная ре­форма российской православной духовной школы.

Такая реформа нужна прежде всего потому, что на­учно-богословский уровень наших духовных семина­рий и академий соответствует сегодня стандартам 2-й половины XIX (хотя в чем-то и им уступает). Тради­ция богословского образования прервалась в России после революции 1917 года. Она, правда, продолжа­лась на Западе и дала миру замеча­тельных православ­ных богословов, таких как протоие­реи Сергий Булга­ков, Георгий Флоровский, Александр Шмеман, Иоанн Мейендорф, архимандрит Киприан (Керн), профессора А. В. Карташев, В. Н. Лосский, и многие другие. Од­нако их книги, по которым Запад уз­нает о Правосла­вии, пока еще не вошли в учебный оби­ход российских духовных школ: более того, немалое число преподава­телей духовных школ относится к этим книгам с недо­верием, усматривая в них «неправослав­ные взгляды». Достижения современного западного богословия тоже практически игнорируются в наших ду­ховных школах.

Для того, чтобы наше богословское образование приблизилось по своему научному уровню к современ­ным стандартам, необходимо, как мне кажется, пере­смотреть наши учебные программы. Наверстать упу­щенное за семьдесят лет будет нелегко: для этого по­требуется немало усилий. Но если их не приложить, мы рискуем так и остаться в гетто, так и не выйти на уро­вень современной мировой богословской науки.

Кроме того, я глубоко убежден в том, что нам необ­ходим новый подход к некоторым аспектам учебного процесса, новые методы воспитания, новая трактовка дисциплинарных правил, новая концепция взаимоот­но­шений между преподавателем и студентом. Наши ду­ховные семинарии и академии унаследовали от до­рево­люционной «бурсы» (духовной школы) некоторые вос­питательные методы, от которых, как мне кажется, нам необходимо срочно избавляться. Никакое возрож­дение духовного образования в Русской Церкви невоз­можно до тех пор, пока эти методы сохраняются.

I. Учебные программы
Начну с конкретных замечаний и предложений по учебным программам.

1) Священное Писание

Главным пробелом в курсах Священного Писания Ветхого и Нового Заветов, которые читаются в рос­сий­ских духовных школах, является, на мой взгляд, полное невнимание к достижениям современной биб­лейской критики. Запад в течение последних десяти­летий про­двинулся в изучении Библии необычайно далеко; у нас же в качестве основного источника све­дений по биб­лейской критике используется в лучшем случае «Толко­вая Библия», составленная А. П. Лопу­хиным и его уче­никами в начале века, на заре развития библейской науки.

Я не призываю к тому, чтобы знакомить православ­ных студентов со всеми многочисленными концеп­циями протестантских и светских ученых относи­тельно пред­полагаемых авторов тех или иных библей­ских книг, подлинности или неподлинности отдель­ных фрагментов Библии. Многие из этих концепций устаревают, не ус­пев появиться на свет, и угнаться за ними невозможно. Но нельзя и игнорировать весь тот богатейший мате­риал, который накоплен библейской наукой к концу XX столетия.

Перед православным библеистом стоит огромная за­дача: найти правильный подход к библейской кри­тике, выбрать из ее арсенала то, что может иметь цен­ность для православного ученого, отбросив все лиш­нее и не­нужное. Но для того, чтобы быть в состоянии осущест­вить этот отбор, преподаватель Священного Писания должен сам владеть всем арсеналом совре­менной биб­лейской учености.

Этим арсеналом пользуются в наше время все, кроме православных: католики и протестанты, бапти­сты и сектанты, представители иных религий и атеи­сты. По­следние, кстати говоря, используют данные библейской критики в своей борьбе с религией. Хотя бы только ради того, чтобы противостоять натиску ан­тирелигиоз­ной пропаганды, православному христиа­нину необхо­димо знать основы библейской критики. Об этом гово­рил пятьдесят лет назад профессор А. В. Карташев:

В неизбежно предстоящем Русской Церкви… мис­сио­нерском походе по обширному лицу родной земли нельзя обойтись одними устарелыми средст­вами из арсенала на­шей научно-богословской от­сталости. Чтобы бить врага на всех его кажущихся передовыми и научными позициях, нужно самим владеть ору­жием новейшей научной тех­ники. Но для этого нужно ее сначала творчески воспри­нять, усвоить и преобразить в лоне церковного богосло­вия и церков­ной истины [1].

Другим аспектом изучения Библии в духовных шко­лах должно быть систематическое знакомство с экзеге­зой библейских и евангельских текстов в трудах Отцов Церкви, в богослужебных текстах, в церковном Преда­нии. Православный христианин должен уметь читать Священное Писание в контексте Предания, уравнове­шивая и восполняя сведения, полученные при знаком­стве с библейской критикой, тем, что можно узнать о Библии из опыта Церкви.

Целесообразно ввести в духовных школах специ­аль­ные курсы по библейской экзегетике, например «Тол­кование Нового Завета в александрийской бого­словской школе», «Толкование Ветхого Завета в пра­во­славной литургической традиции», «Святоотеческие толкования на Песнь Песней», и т. д. Необходимы также спецкурсы по библейской археологии, по кумра­нистике, по геогра­фии Нового Завета и другим много­численным отраслям современной библейской науки.

2) Догматическое богословие

В наших духовных школах догматика чаще всего преподается на основе схоластических схем, вошед­ших в богословский обиход на средневековом католи­ческом Западе и через Киевскую академию проникших в рус­ские духовные школы в XVII—XVIII столетиях. Напри­мер, первый раздел догматического богосло­вия — «Учение о Боге» — включает в себя такие темы: «семь свойств сущности Божией», «пять свойств воли Бо­жией», «четыре свойства ума Божия», и так да­лее. На Западе эти схемы давно уже вышли из упот­ребле­ния; у нас же они остаются и продолжают неко­торыми вос­приниматься как незыблемая основа, на которой должна строиться православная догматика. После этого не приходится удивляться тому, что сту­денты духовных школ воспринимают догматику, мягко го­воря, без энту­зиазма.

По моему глубокому убеждению, схоластические схемы нужно окончательно изгнать из преподавания: они только разрушают в человеке веру и препятствуют воспитанию его в духе Предания Восточной Церкви. Преподавание догматического богословия в духовных школах должно строиться на основе Священного Пи­са­ния и учения Святых Отцов Церкви.

Возьмем, к примеру, тот же раздел «Учение о Боге». Он может включать в себя такие темы:

1. Непостижи­мость Божия;

2. Имена Божии;

3. Апофатическое и ка­тафатическое богословие;

4. Свойства Бога;

5. Сущ­ность и энергии Бога.

Все эти темы подробно разраба­тывались Святыми Отцами. При этом тема «непости­жимости Божией» может раскрываться на материале антиевномианских сочинений Великих Каппадокий­цев и святителя Иоанна Златоуста. Тему «имен Бо­жиих» можно рассматривать на материале творений святителя Григория Богослова, преподобного Ефрема Сирина и автора Ареопагитского корпуса, у которых она наибо­лее полно развита. Материалом для темы «апофатиче­ское и ката­фатическое богословие» могут служить со­чинения свя­тителей Григория Нисского и Гри­гория Бого­слова, Корпус Ареопагитикум и др. Тему «свойства Бо­га» можно раскрыть на основе соот­ветст­вующего раз­дела в «Точном изложении право­славной веры» препо­добного Иоанна Дамаскина. На­конец, для раскрытия темы «сущности и энергий Бо­жиих» можно воспользо­ваться сочинениями святителя Григория Па­ламы.

Помимо библейского и святоотеческого материала, в преподавании догматики можно, конечно, пользо­ваться такими современными пособиями, как лекции по догма­тике Вл. Лосского, построенные целиком на святооте­ческом материале. Я уверен, что при таком подходе догматическое богословие будет интересней­шим и ув­лекательнейшим предметом.

Догмат — основа жизни православного христиа­нина. Все наше богослужение построено на догматах. Свя­щенник, не знающий догматов, подобен врачу, ко­торый не знает самих основ медицины.

Увы, отсутствие интереса к догматике у некоторых представителей нашего духовенства и православного студенчества нередко становится причиной полной бо­гословской безграмотности.

Приведу несколько примеров. Однажды я принимал экзамен по догматике у студентов-заочников 3-го класса духовной семинарии. Большинство из них было уже в священном сане. Я построил экзамен по прин­ципу от­деления «овец» от «козлищ»: я задавал во­просы, и если у отвечающего обнаруживалась ересь, он садился на левую сторону, а если ереси не обнару­живалось, он шел на правую сторону. Так вот, к концу экзамена почти все сидели на левой стороне. Один студент мне, например, заявил, что «Отец родил Сына, чтобы спасти род человеческий». Другой на вопрос «Что такое апофа­тическое (отрицательное) богосло­вие?» ответил: «Это когда говорят, что Бога нет». Третьего я спросил: «Сколько природ Вы признаете в Иисусе Христе?» Он ответил: «Две природы». Я спро­сил: «А сколько ес­теств?» Ответ: «Одно естество». Вопрос: «Как же так: природы две, а естество одно?» Ответ: «Вот именно: одно естество в двух природах». И после этого мы удивляемся, что наши прихожане не разбираются в догматах. Если пастыри таковы, то чего же спрашивать с овец?

А вот уж совсем курьезный пример. Пришел ко мне послушник одного большого монастыря (сейчас он, на­верное, уже иеромонах или архимандрит) сдавать экза­мен по догматике за второй класс духовной семи­нарии. Он сказал: «Батюшка, задайте мне легкий во­прос; я це­лыми днями на послушаниях, учиться неко­гда». Ну, я его и спрашиваю: «Сколько Лиц в Святой Троице?» По­слушник задумался, закатил глаза. Я ему говорю: «Вы, может быть, Их в уме считаете?» После продолжитель­ного тяжкого раздумья он сказал: «Одно Лицо». Я его спросил: «Почему же тогда мы веруем в Троицу, если Лицо одно?» Он ответил: «Батюшка, я же просил вас не задавать трудных вопросов; я послуш­ник, мне учиться некогда». И это не анекдот, а случай из моей собствен­ной преподавательской практики.

3) Мистическое богословие

Одной из причин, по которой догматика кажется на­шим студентам сухим и малоинтересным предме­том, является то, что она преподносится как бы вне контек­ста духовного опыта христианина — так, будто «сухие догмы» не имеют прямого отношения к тому, что мы называем «жизнью в Боге», «жизнью во Хри­сте», ду­ховным и мистическим опытом.

Между тем, существует самая тесная и прямая связь между догматом и духовной жизнью; между тем, во что человек верует, и тем, как он молится; между дог­мати­ческим содержанием веры и ее выражением в личном опыте христианина. Евагрий-монах говорил в IV веке, что богослов — это тот, кто истинно мо­лится [2]. От того, насколько серьезно воспринимаем мы догматы веры, зависит, в конечном счете, насколько ока­жемся мы способны приблизиться к Богу, к верши­нам духов­ной жизни, святости и обожения.

В связи с этим я хотел бы поставить вопрос: не сле­дует ли ввести в духовных школах отдельный курс «мистического богословия»? Кому-то, может быть, не понравится название «мистическое»: назовите это, как хотите, но дайте студентам возможность знакомиться с тем, что является сердцевинным содержанием хри­сти­анской жизни — с непосредственным опытом бо­гооб­щения, которого удостоились святые подвижники хри­стианской Церкви.

Отсутствие у нас такого предмета, как мистическое богословие, приводит к тому, что студенты не изучают ключевые темы святоотеческой традиции: видение Бога, созерцание Божественного Света, обожение че­ловече­ского естества.

В качестве материала для курса мистического бого­словия в духовных школах можно использовать сочи­не­ния вышеназванных и других Отцов и учителей Церкви. Книга В. Лосского «Очерк мистического бо­гословия Восточной Церкви», а также труды Н. Ар­сеньева, мало известные в России, могли бы служить хорошим под­спорьем для преподавателя.

Курс мистического богословия, по-видимому, мо­жет включать и такие темы, как «мистическая тради­ция За­падной Церкви», «мистицизм вне христиан­ства», «лож­ный мистический опыт» и т. д. Однако эти темы должны рассматриваться уже после того, как бу­дут изучены основы мистической традиции Право­славной Церкви.

Почему важно, например, изучение западного мис­тицизма? Хотя бы потому, что православный пастырь должен уметь видеть различие между духовным опы­том восточных и западных подвижников. Отсутствие глубо­ких знаний в этой области приводит, как пра­вило, к крайностям. У нас есть священники, которые ставят Франциска Ассизского и Терезу Авильскую в один ряд с Симеоном Новым Богословом и Серафи­мом Саров­ским — просто потому, что не хотят или не умеют за­мечать различий между западным и восточ­ным мисти­цизмом. С другой стороны, некоторые пас­тыри огульно отрицают весь западный мистицизм как заблуждение и диавольское прельщение. Не потру­дившись познако­миться даже с самыми основными произведениями за­падной мистической литературы, такими как «Подража­ние Христу» Фомы Кемпий­ского, эти пастыри основы­вают свои суждения о за­падном мистицизме или на антикатолической литера­туре прошлого века, или на атеистических брошюрах, изданных в советское время.

Ни для кого также не секрет, что многие наши со­временники увлекаются восточным нехристианским мистицизмом. Для того, чтобы быть в силах дать адек­ватный ответ таким людям, священник должен сам знать хотя бы основные аспекты вне-христианского мистицизма. Опять же, для такого знания недоста­точно чтения обличительной литературы: нужно зна­комиться с первоисточниками.

Православный священник должен уметь отличать духовность от прелести, «духа истины» от «духа заблу­ждения», истинный мистический опыт от ложного.

Я как-то посоветовал одному студенту почитать книгу «Старец Силуан» и другие сочинения приснопа­мятного архимандрита Софрония (†1993). Студент меня спросил, насколько «надежны» книги отца Соф­рония с точки зрения православной духовности. Я ему ответил, что, во всяком случае, эти книги (они переве­дены более чем на двадцать языков) являются на­стольным чтением православных монахов во всем мире, в том числе на Святой Горе Афон. «А нам гово­рили, что отец Софро­ний был в прелести»,— сказал студент. Я тогда спро­сил: «Почему бы Вам самому не прочитать хотя бы одну из его книг? Если Вы увидите, что там есть прелесть, закройте книгу и поставьте на полку; а если увидите, что нет, читайте и радуйтесь, что нашли прекрасное духовное чтение». Студент на это ответил вопросом: «А вдруг я не сумею отличить прелесть от истинной ду­ховности?» Я сказал: «Если Вы, будущий пастырь, не в состоянии отличить ду­ховность от прелести, чему же вы собираетесь учить ваших прихожан?»

В продолжение этого разговора группа студентов за­дала мне вопрос: «Сейчас издают большое количе­ство литературы на духовные темы. Но про одни книги гово­рят, что в них — прелесть, а про другие — что в них ересь. Как быть?» Я им ответил примерно так: «Дорогие братья, книга — это не враг ваш, а друг; не источник зла, а источник знаний. Тем более если речь идет о книге, написанной православным автором и изданной по благословению церковных властей. Если, боясь впасть в прелесть, вы закроете для себя доступ к богат­ствам и сокровищам православной ду­ховности, вы не только не станете полноценными пас­тырями, но и не сможете сами проникнуть в суть хри­стианства».

Вот для чего необходимо преподавать мистическое богословие в духовных школах. У пастыря Православ­ной Церкви не должно быть страха перед «духовно­стью» как таковой; он не должен бояться чи­тать книги по вопросам духовной жизни; он должен знать, что та­кое истинно православный мистический опыт и что та­кое ложный мистицизм. Только в этом случае он смо­жет быть подлинным духовным наставни­ком, умеющим отделять свет от тьмы, способным мудро руководить своей паствой.

4) Аскетика

В русских дореволюционных духовных школах пре­подавалась аскетика — предмет, который отсутст­вует в учебных программах многих современных ду­ховных учебных заведений. По моему глубокому убе­ждению, такой предмет совершенно необходим для будущих пас­тырей Церкви.

Что такое «трезвение» — искусство борьбы с по­мыс­лами? Что такое «борьба со страстями»? Что такое во­обще «страсть»? Что такое «грех»? Что включает в себя понятие христианского «целомудрия»? Почему цело­мудрие необходимо и в монашестве, и в браке? В чем смысл монашества? Каковы основные монаше­ские обеты? Как бороться с унынием? В чем смысл и духов­ное значение поста? Для чего православный хри­стиа­нин совершает поклоны? Каковы основы молит­венной практики Православной Церкви? Ответом на эти и мно­гие другие вопросы должен быть системати­ческий курс аскетики.

Отсутствие такого курса в наших духовных школах приводит к тому, что студентами не изучаются такие памятники монашеской письменности, как «Изречения Отцов пустыни», «Духовные Беседы» преподобного Ма­кария Египетского, «Лествица» преподобного Ио­анна Синайского, «Добротолюбие», писания святителя Игна­тия Брянчанинова, святого Иоанна Кронштад­ского, пре­подобного Силуана Афонского и других.

Аскетика — не специфически монашеская учебная дисциплина. Всякий христианин должен знать основы аскетической практики и уметь воплощать их в жизнь. Отцы-подвижники Древней Церкви писали не только для своих собратьев-монахов, но и вообще для всех ас­кетически настроенных верующих. Вот почему до сих пор для многих православных христиан их сочинения являются «хлебом насущным». Вот почему многие ми­ряне ежедневно читают и изучают эти сочинения. Не изучают их (во всяком случае, систематически) только студенты духовных академий и семинарий.

5) Патрология

Преподавание патрологии у нас нередко сводится к заучиванию основных вех биографии того или иного Отца Церкви и самому поверхностному ознакомлению с отдельными аспектами его учения. В некоторых ду­хов­ных школах лекции по патрологии читаются раз в не­делю в течение одного года: тридцать учебных ча­сов — по часу на каждого «Отца».

По моему мнению, во многих богословских учеб­ных заведениях России должна быть пересмотрена сама концепция преподавания патристики. Не зазуб­ривание дат, но изучение наследия Святых Отцов — вот что должно быть главным содержанием курса пат­рологии. Недостаточно лишь знакомства с цитатами из Отцов по учебнику: необходимо читать их сочине­ния целиком. Студентам надо привить вкус к чтению святоотеческой литературы. Более того, нужно стре­миться к тому, чтобы изучать Отцов в подлиннике — на греческом, латинском и других языках.

Недостаточно также знакомства с Отцами ранней Церкви и Отцами Вселенских Соборов. Следует изу­чать поздне-византийских авторов (Григорий Палама, Си­меон Солунский, Николай Кавасила) и греческих Отцов периода османского владычества (Никодим Святого­рец). Необходимы специальные курсы по рус­ской пат­рологии (от Митрополита Волоколамского Илариона (Алфеева) и Мак­сима Туров­ского до Феофана Затворника, Игнатия Брянчанинова, Иоанна Кронштадского и Силуана Афонского), по си­рийской христианской литературе (Ефрем Сирин, Исаак Сирин и др.) и другим нацио­нальным традициям цер­ковной письменности.

Патрология — важнейшая учебная дисциплина для будущих пастырей. Перед нами стоит задача не только читать и любить Святых Отцов, не только изучать их наследие, как изучают музейные экспонаты или архив­ные документы, но и мыслить по-святоотечески. Иными словами, мы должны уметь применять то, что говорили древние Отцы, к сегодняшнему дню, рас­сматривать со­временные проблемы через призму свя­тоотеческого опыта. Надо отдавать себе отчет в том, что далеко не на все вопросы, волнующие человече­ство в XX веке, можно найти ответы в сочинениях древних Отцов. По­этому важно усвоить дух святооте­ческого богословия, а не только его букву.

Успеху христианства в IV веке во многом способст­вовало умение Отцов Церкви того периода говорить на языке своего времени, отвечать на вопросы, кото­рые ставила перед ними жизнь. Святоотеческое бого­словие не было «устаревшим»: оно шло и развивалось в ногу со временем. Оно не было отвлеченным теоре­тизирова­нием, не было абстрагированным от того, чем жили люди. Относительный неуспех христианской миссии в современном мире во многом связан с тем, что богосло­вие развивается по своим законам, а жизнь мира идет своим чередом. Богословие превратилось в оторванную от реальности науку, которой интересу­ются только «специалисты».

И конечно, нужно учиться не только мыслить, но и жить по-святоотечески. Это задача глобальная, задача всей жизни. Но первые шаги на этом поприще могут быть сделаны уже во время обучения в духовной школе.

6) Философия

Святые Отцы Церкви, такие как Григорий Богослов, Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст и другие, изучали философию в течение многих лет. О пользе философии Климент Александрийский говорил так: «…Философия есть поистине искусство правиль­ной мудрости, дающее опыт в вещах жизненно важ­ных; она — твердое познание того, что касается Бога и че­ловека; некое прочное и непоколебимое обладание, скрепляющее воедино настоящее, прошедшее и буду­щее» [3]. А святитель Григорий Богослов писал: «Нет ни­чего более непреоборимого, чем философия, ничего бо­лее неуловимого. Все может ослабеть, только не фило­соф… Непреодолимы только двое — Бог и ангел; а тре­тий — философ, нематериальный в материаль­ном, не­ограниченный в теле, небесный на земле, бес­страстный в страданиях» [4].

В наших духовных семинариях философия или во­все не изучается, или читается самое поверхностное «Введение в философию», от которого в памяти сту­ден­тов остаются лишь имена отдельных философов. Даже в академиях философия не изучается системати­чески.

В прошлом веке ученики бурсы решали вопрос: «Спасется ли Сократ и другие благочестивые фило­софы язычества или нет?» [5] Современным семинарис­там не всегда известно даже имя Сократа. Помню, я спросил одного семинариста на уроке: «Какие имена античных философов вы знаете?» Он сказал: «Платон». — «А еще?» — «Аристотель». — «Ну, а еще?» — «Фаллос». Очевидно, он имел в виду Фалеса. Но спра­шивать дальше было невозможно: весь класс смеялся.

Мне представляется совершенно необходимым уг­лубленное изучение античной философии студентами духовных семинарий и академий. Без достаточной под­готовки в этой области студент не сможет читать и адекватно воспринимать такие сочинения, как, напри­мер, «Источник знания» преподобного Иоанна Дама­скина, и многие другие произведения Отцов Церкви.

Необходимо также изучение западной средневеко­вой философии, знакомство с немецким идеализмом, с эк­зистенциализмом и другими философскими тече­ниями нового времени. Все это существенно обогатит кругозор православного пастыря, будет способство­вать его ин­теллектуальному и духовному развитию.

7) Литургика

Преподавание литургики в наших духовных шко­лах, как правило, сводится к заучиванию наизусть раз­лич­ных рубрик Типикона, вроде «порядок утреннего бого­служения на Благовещение, если оно совпадает с Вели­ким Вторником». Такой случай — совпадение Благове­щения с Великим Вторником — может встре­титься один или два раза за пятьдесят лет церковной деятель­ности того или иного священнослужителя. Ка­кой смысл заучивать наизусть порядок этого богослу­жения, когда можно перед началом службы заглянуть в Типикон и служить в соответствии с тем, что там на­писано? Не проще ли научить студентов духовных школ пользо­ваться Типиконом, чем заставлять их зуб­рить «Марковы главы», «имже несть числа»?

Мне думается, что литургика должна была бы пре­жде всего раскрывать перед учащимися дух и смысл православного богослужения. Литургику нельзя сво­дить к урокам богослужебной практики. Должно изу­чаться ли­тургическое богословие. Студентов надо зна­комить с историей Литургии, с историей богослуже­ний суточ­ного и седмичного кругов, с годичным кру­гом церков­ных праздников.

Более того, следовало бы систематически изучать богослужебные тексты с точки зрения их богослов­ского, догматического содержания. Отец Павел Фло­ренский считал, что православная догматика должна быть ничем иным, как систематизацией догматиче­ских идей богослужения [6]. А святитель Игнатий Брян­чани­нов называл православное богослужение духов­ной шко­лой, в которой человек может научиться «всему необ­ходимому на поприще веры» [7].

Скажем прямо: наши верующие, за редким исклю­че­нием, не понимают смысла многих богослужебных тек­стов. Если песнопения и молитвы, которые звучат в храме ежедневно или еженедельно, еще более или ме­нее знакомы рядовому верующему, то те, что исполня­ются раз в год (на Страстной Седмице, на двунадеся­тые праздники), как правило, проходят мимо его вни­мания. Причина этого — не только в использовании церковно­славянского языка. Такие сложные произве­дения визан­тийской поэзии, как канон праздника Пя­тидесятницы, даже прочитав по-русски, невозможно с первого раза усвоить на слух: их содержание нужно специально изу­чать. И уж во всяком случае, одна из главных задач духовной школы состоит в том, чтобы помочь студенту войти в обладание богатствами ли­тургической поэзии и литургического богословия.

Богослужебные тексты Православной Церкви — это наше живоносное наследие, которое надо знать и лю­бить. В догматическом плане их значение ничуть не меньше (а может быть, даже больше) сочинений Свя­тых Отцов Церкви. То, что богослужебные тексты не изучаются в духовных школах, является огромным упущением.

8) Гомилетика

Преподавание гомилетики в некоторых наших ду­хов­ных школах поставлено очень плохо. Сам подход к про­поведи является, на мой взгляд, принципиально оши­бочным.

Вот, например, как студент одной из духовных школ России готовит свою проповедь. Преподаватель дает ему тему и схему, по которой эту тему следует раскры­вать. Студент пишет проповедь, потом показы­вает пре­подавателю. Последний «исправляет» текст, то есть вы­черкивает все живое, индивидуальное, не­стандартное. Потом студент обязан заучить «исправ­ленную» версию своей проповеди наизусть и в назна­ченный день произ­нести ее перед другими сту­дентами в семинарском храме после вечерней мо­литвы. Откло­нения от одоб­ренного текста не допус­каются. Можно ли таким путем воспитать проповед­ника?

Студента заставляют говорить на искусственном, ус­таревшем языке. На уроках гомилетики в качестве учебного материала рассматриваются проповеди авто­ров прошлого века, вроде архиепископа Иннокентия Херсонского или протоиерея Григория Дьяченко. Сколь ни хороши эти проповеди сами по себе, они, конечно, безнадежно устарели как по языку, так и по содержа­нию.

Результатом уроков гомилетики в духовной школе нередко является то, что студенты, выйдя из ее стен, оказываются неспособными говорить на нормальном человеческом языке, не могут донести слово Христово до слуха своих прихожан. Почему бы не предложить студентам в качестве образцов проповеди наших со­вре­менников — митрополита Сурожского Антония, прото­пресвитера Александра Шмемана?

Нужно учитывать также, что современному священ­нослужителю приходится не только проповедовать в храме, но и выступать перед различными аудиториями вне его стен, в том числе по радио и телевидению. Слушателями священника могут оказаться люди, дале­кие от Церкви, которых убедит только живое, здравое и трезвое слово, а не проповедь в стиле XIX века, на­пи­санная заранее и прочитанная по бумажке.

Мне кажется, что преподаватель гомилетики дол­жен всячески развивать в студентах способность к им­прови­зации. Очень часто священник оказывается в си­туации, когда от него требуется произнести слово экс­промтом: времени на подготовку тогда вообще нет. Если священ­ник не приучен говорить с ходу, он в та­кой ситуации теряется, произносит что-то бессвязное, неубедитель­ное.

9) Сравнительное богословие

Во многих духовных школах сравнительное бого­сло­вие является ничем иным, как слегка осовременен­ным «обличительным богословием» прошлого века. Студенты изучают всевозможные «заблуждения» про­тестантов и католиков, их «отклонения» от Правосла­вия, но не уз­нают ничего о реальной жизни верующих этих конфес­сий.

В некоторых случаях преподаватель сравнитель­ного богословия, как кажется, ставит своей задачей воспи­тать в учениках фанатичную ненависть к ино­славию. Такой подход унаследован некоторыми на­шими духов­ными школами от дореволюционной бурсы. Известный «летописец бурсы» Н. Г. Помялов­ский писал об этом фанатизме в третьей четверти XIX века:

В бурсацком фанатизме, как и во всяком фана­тизме, нет капли, нет тени, намека нет на чувство всепрощающей, всепримиряющей… христианской любви. По понятию бурсацкого фанатика, католик, особенно же лютеранин — это такие подлецы, для которых от сотворения мира топят в аду печи и куют железные крючья. Между тем всякий бурсак-фана­тик более или менее непременно невежда, как и вся­кий фанатик. Спросите его, чем отличается ка­толик от православного, православный от лютера­нина, он ответит бестолковее всякой бабы, взятой из самой глухой деревни, но несмотря на то, все-таки будет считать своей обязанностью, своим при­званием не­нависть к католику и протестанту [8].

Мне кажется, что современных студентов духовных учебных заведений необходимо воспитывать в духе тер­пимости и открытости по отношению к другим конфес­сиям. Мы живем не в Средневековье и даже не в XIX веке. Надо учитывать, что многим будущим священно­служителям нашей Церкви придется жить в мульти­конфессиональном обществе. Должно быть четкое видение различий, но и не менее четкое созна­ние того, что у христиан самых разных деноминаций есть общая догматическая основа, общая вера в Свя­тую Троицу, вера в Иисуса Христа как Бога и Спаси­теля.

На уроках сравнительного богословия недостаточно указывать на слабые стороны других конфессий: нужно обращать пристальное внимание на их сильные сто­роны. Только когда православный священник будет знать о сильных сторонах инославных Церквей, в его руках будут необходимые средства для диалога с ними. Если же в духовной школе студент узнает только о слабых сторонах иных конфессий, всегда со­храняется реальная опасность того, что, встретившись с предста­вителями этих конфессий в жизни, он ока­жется безо­ружным и неподготовленным.

Преподавание сравнительного богословия у нас не­редко бывает идеологизированным; преподаватель на­вя­зывает студентам свои взгляды. Ни для кого не сек­рет, что как среди профессоров, так и среди студентов пра­вославных духовных школ встречаются люди, по раз­ному настроенные по отношению к инославным конфес­сиям. Бывает, что преподаватель сравнитель­ного бого­словия оказывает систематическое давление на студен­тов, которые отличаются более широким, чем он, взгля­дом на инославие. По моему глубокому убеждению, каждый студент вправе иметь в этой об­ласти, так же как и в других, свое мнение; и препода­ватель должен это мнение уважать.

На уроках сравнительного богословия необходимо знакомить студентов не только с историей, но и с со­временной жизнью инославных Церквей. Необходимо изучать не только богословские отклонения этих Церк­вей от Православия, но и вообще их богослов­скую и духовную традиции.

По-моему, следовало бы приглашать и самих пред­ставителей других конфессий для встречи со студен­тами и ответов на их вопросы. Кто-нибудь скажет: как это в православной духовной семинарии появится про­тестантский пастор или баптистский проповедник? Но ведь в реальной жизни нашим священнослужителям придется встречаться и с протестантскими пасторами, и с баптистскими проповедниками. Почему же не под­го­товить их к этим встречам заранее?

10) Мировые религии

Во многих наших духовных школах не изучают систематиче­ски мировые религии — ислам, иудаизм, буддизм. Если же изучают, то, опять же, с той точки зрения, насколько и в чем они «заблуждаются», то есть отли­чаются от христианства.

Возьмем, к примеру, ислам. Когда эта религия поя­вилась и стала распространяться в VII веке, христиане восприняли ее как одну из многчисленных новых ере­сей, периодически появлявшихся на окраинах Визан­тийской империи. Преподобный Иоанн Дамаскин в на­чале VIII века обозвал ислам «обманчивым заблуж­де­нием измаильтян» и «предвестием антихриста», вклю­чив его в список христианских ересей под номе­ром 101 [9]. К концу XX столетия ислам превратился в одну из ведущих мировых религий, насчитывающую около миллиарда последователей. Диалог с исламом станет одним из приоритетных направлений в христи­анском богословии третьего тысячелетия. Можно ли в этих ус­ловиях ограничиваться лишь самым поверхно­стным знакомством с исламом, которое получают сту­денты наших духовных школ? Не следует ли подумать о более основательном изучении Корана и исламской богослов­ской традиции, мусульманской этики и мис­тики, молит­венной и аскетической практики?

11) Древние и новые языки

В духовных академиях и семинариях изучение древ­них и новых языков должно вестись на высоком уровне. Преподавание языков — один из тех случаев, когда по­лезно обратиться к опыту русских духовных школ XIX века. Напомню, что греческий и латынь в прошлом сто­летии изучали в гимназиях. В духовных семинариях и академиях студенты уже читали сочине­ния классиче­ских авторов и Отцов Церкви в ориги­нале. Под руково­дством профессоров они переводили тексты Святых От­цов на русский язык. Многотомные русские собрания творений Святых Отцов в значи­тельной степени явля­ются плодом переводческой дея­тельности студентов Московской, Санкт-Петербург­ской, Киевской и Казан­ской духовных академий.

Во многих современных духовных семинариях гре­че­ский и латынь преподаются в течение одного года, при­чем одновременно. В результате студенты, как правило, не идут дальше алфавита и самых элементар­ных основ грамматики. В академиях на изучение древних языков отводится больше времени, но опыт показывает, что только те студенты выходят из акаде­мий с более или менее приличным знанием языков, которые работают самостоятельно. Что же касается учебных программ, то они рассчитаны на такой мини­мум филологических знаний, который не позволяет выпускнику академии даже свободно читать Еванге­лие на оригинальном языке, не говоря уже о сочине­ниях Святых Отцов.

По моему убеждению, интенсивное преподавание древних языков должно начинаться с 1-го класса ду­хов­ных семинарий и продолжаться в течение всего пе­риода обучения без перерыва. Выпускники семинарий должны как минимум уметь читать Евангелие по-гре­чески и знать основы латыни. Выпускники академии должны хорошо знать по крайней мере один из древ­них языков в такой степени, чтобы быть в состоянии работать с текстами Отцов Церкви в оригинале.

В наших духовных академиях лишь немногие сту­денты изучают древнееврейский. Что касается других древних языков, таких как сирийский, арабский, эфи­оп­ский, коптский, армянский, грузинский, то они во­обще не изучаются.

Я не призываю к тому, чтобы превратить духовные учебные заведения в лингвистические университеты; но нельзя также допустить, чтобы они оставались на уровне «ликбезов». Надо дать хотя бы тем студентам, которые интересуются церковными науками, возмож­ность основательно изучать древние языки.

Преподавание новых языков у нас тоже поставлено плохо. Лишь немногие выпускники семинарий и ака­де­мий (как правило, те, которые до того учились в специ­альных языковых школах) способны свободно изъяс­няться на иностранном языке. В наше время, ко­гда ру­шатся границы и мир становится столь тесным, знание хотя бы одного европейского языка необхо­димо для всякого выпускника духовной семинарии. Что же каса­ется выпускника академии, кандидата (магистра) бого­словия, то он должен, свободно владея хотя бы одним трех европейских языков (английским, французским или немецким), читать на двух других. Это — тот язы­ковой минимум, без которого не может обойтись ни один современный православный бого­слов.

12) Некоторые другие учебные дисциплины

Есть некоторые дисциплины, которые, как мне ка­жется, необходимо ввести в куррикулум духовных учебных заведений. Например, пастырская психиат­рия. Многие наши священники совершенно не разби­раются в вопросах, связанных с областью психической жизни человека, не умеют отличать феноменов духов­ной жизни от психических заболеваний. То, что при­нима­ется за грех уныния, нередко является тяжелым психи­ческим состоянием, требующим не прещений и епити­мий, а тонкого и углубленного врачевания.

С точки зрения Православия и церковного преда­ния, — писал еще 50 лет назад архимандрит Ки­приан (Керн), — нет основания видеть какого-либо препятствия для применения психиатрических и психоаналитических данных в деятельности пас­тыря. Психиатрия нисколько принципиально не противоре­чит пастырству, не должна ему мешать… Бе­рясь за нелегкое дело душепопечения, пастырь должен… не ограничивать своей подготовки к ду­шепопечению од­ними учебниками пастырского бо­гословия, нравст­венного богословия и аскетики, но познакомиться хотя бы в некоторой мере с требова­ниями психоло­гии и пастырской психиатрии. Это нисколько не по­вредит его «духовности» и право­славности [10].

Еще одним предметом, который следовало бы вве­сти в обиход духовных школ, является агиология. В духов­ных семинариях и академиях жития святых чи­таются ежедневно за обедом, однако не делается ника­кой по­пытки научного осмысления этого рода духов­ной лите­ратуры. В чем особенности жития как литера­турного жанра? Насколько житийный канон соответ­ствует ис­торической действительности? Что известно о тех или иных святых древней Церкви? На эти и дру­гие подоб­ные вопросы должен отвечать курс агиоло­гии.

Есть, с другой стороны, такие учебные дисциплины, которые, как мне кажется, можно было бы без ущерба упразднить в духовных школах. К числу таковых от­но­сится, например, «библейская история», которую пре­подают в 1-м классе семинарии: она, по сути, пред­став­ляет собой краткий пересказ библейских сюжетов, ко­торые потом повторно изучаются в курсах «Священ­ного Писания Ветхого Завета» и «Священ­ного Писа­ния Но­вого Завета» во 2—4 классах семинарии. Если уж читать курс «библейской исто­рии», то речь в нем должна идти об историческом кон­тексте библейских книг, с привле­чением современного научного мате­риала. Но такой предмет — не для 1-го класса семина­рии.

Следовало бы отказаться от преподавания катихи­зиса в духовных семинариях. Эта учебная дисциплина сводится к заучиванию наизусть цитат на славянском языке из «Пространного христианского катихизиса», составленного святителем Филаретом Московским в прошлом столетии. Не говоря уже о том, что филаре­товский катихизис сам по себе устарел, метод его изу­чения, употребляющийся в наших духовных семина­риях, абсолютно неприемлем.

II. Учебный процесс

Перейду теперь к замечаниям, касающимся некото­рых аспектов учебного процесса в российских духов­ных семинариях и академиях.

1) Лекция, семинар, спецкурс, экзамен

Во многих наших духовных школах учебный про­цесс строится по следующей схеме. Преподаватель во время урока читает лекцию по своему предмету, а сту­денты ее конспектируют. На следующем уроке препо­даватель оп­рашивает нескольких студентов по содер­жанию преды­дущей лекции. Лучшим считается ответ студента, кото­рый, по возможности, заучил лекцию наизусть и повто­рил ее близко к тексту. В конце учеб­ного года прово­дится экзамен, во время которого каж­дый студент вы­тягивает «билет» и устно отвечает на один, два или три вопроса по прочитанному курсу. Если ему повезло и он знает вопрос, содержащийся в его билете, он получает хорошую оценку; если нет — плохую.

В чем главный недостаток такой системы? В том, что в течение учебного года студент приобретает лишь не­кую сумму сведений по каждой учебной дисцип­лине, но от него совершенно не требуется самостоя­тель­ная ра­бота. Студент — лишь пассивный слуша­тель, лишенный возможности творчески подойти к изучае­мому пред­мету. Эффективность усвоения мате­риала при таком подходе минимальна, а польза от прочитан­ного курса ничтожна.

Нам нужна новая концепция лекции. Преподаватель не должен стремиться к тому, чтобы исчерпать свою тему в течение лекции: он должен лишь ввести студен­тов в проблематику этой темы, поставить перед ними вопросы, а ответы на вопросы они должны искать сами. После каждой лекции необходимо давать сту­дентам список литературы по данной теме. Опраши­вать их сле­дует не по содержанию лекции, а по содер­жанию того, что они сами прочитали.

Такой метод, во-первых, способствует развитию творческого потенциала студента, так как предпола­гает самостоятельное освоение материала. Во-вторых, он дает возможность студенту, самостоятельно изучив ма­териал, прийти к своим собственным выводам — может быть, отличным от тех, которые предлагает ему препо­даватель. Ответ студента в таком случае должен оцени­ваться не исходя из того, насколько точно он воспроиз­вел выводы своего преподавателя, а исходя из того, на­сколько полно он изучил рекомендованную литературу. Преподаватель обязан уважать собствен­ное мнение студента, если последний умеет его обос­новать.

Для лучшего усвоения учебного материала необхо­димо проведение семинаров по каждой рассматривае­мой теме. Семинары дают возможность студентам не только самостоятельно работать, но и обмениваться мнениями между собою, обсуждать поставленные во­просы с преподавателем. В наших духовных школах, как правило, семинары не проводятся: учебный про­цесс ограничивается лекциями и опросами.

Еще одной формой преподавания, которая игнори­ру­ется во многих российских духовных школах, явля­ется спецкурс — цикл из пяти, восьми, десяти лекций и се­минаров, позволяющий более детально и подробно изу­чить какой-либо конкретный аспект той или иной бого­словской дисциплины. Общим свойством многих учеб­ных дисциплин является огромный объем изучае­мого материала, который не позволяет ни преподава­телю, ни студентам углубиться в подробности. Спец­курсы при­званы хотя бы частично решить эту про­блему. Если, например, курс патрологии построен так, что не уда­ется посвятить одному церковному автору больше двух учебных часов, но при этом в течение года прочитыва­ются спецкурсы по отдельным авторам или отдельным аспектам их учения («Триадология Оригена», «Антропо­логия доникейских Отцов», «Учение блажен­ного Авгу­стина о Святой Троице», «Защита иконопочи­тания в трудах преподобных Ио­анна Дамаскина и Фео­дора Сту­дита», и т. п.), это, не­сомненно, поможет сту­дентам лучше ориентироваться в богатейшем материале свято­отеческой письменно­сти.

Экзамен в конце года должен быть серьезным, под­робным и продолжительным. Недостаточно устного оп­роса в течение трех-пяти минут, как это практику­ется в некоторых духовных учебных заведениях. Не­обходимо, чтобы студенты отвечали на вопросы пись­менно в тече­ние одного, двух или более часов.

Именно такая система экзаменационных опросов су­ществует во многих западных университетах, на­пример, в Оксфорде. Там никто не следит за «посещаемостью»: пойти или не пойти на лекцию за­висит только от са­мого студента. Но, как правило, ни­кто не пропускает лекции, потому что знает: не про­слушав лекцию, не­возможно ориентироваться в об­ширном библиографиче­ском материале по данной теме, а без этого невоз­можно хорошо подготовиться к экзамену.

Студенческие работы не должны оцениваться пред­взято. В некоторых наших духовных школах случа­ется, что преподаватель, невзлюбивший того или иного сту­дента, намеренно занижает ему оценки. Бы­вает, ко­нечно, и обратное — когда оценки искусст­венно завы­шаются. В связи с этим уместно напомнить о том, что во многих светских учебных заведениях существует система, при которой на экзаменационных работах сту­дентов ставится не их фамилия, а некий цифровой код, неизвестный экзаменатору: тем самым возможность не­справедливой оценки практически ис­ключается. Не стоит ли нам взять эту систему на воо­ружение?

2) Самостоятельная работа

Заблуждается тот преподаватель, который думает, что его задача — дать своим ученикам лишь некую сумму сведений по изучаемому предмету. Задача учи­теля заключается в том, чтобы помочь ученикам мак­си­мальным образом раскрыть свой творческий потен­циал. Главной целью лекций и семинаров, как мне представ­ляется, должно быть то, чтобы заинтересо­вать студен­тов изучаемыми темами, вдохновить их на самостоя­тельную работу. Именно в самостоятельной работе должен заключаться центр тяжести учебного процесса в духовных школах.

Будущего пастыря надо приучать самостоятельно мыслить, самостоятельно работать, самостоятельно от­вечать на вопросы. К сожалению, приходится при­знать, что в некоторых наших духовных школах дела­ется все, чтобы отучить человека мыслить, работать, ставить вопросы и искать на них ответы. Иных сту­дентов сис­тематически преследуют только за то, что они в своих научных изысканиях выходят за рамки, предусмотрен­ные учебными программами; за то, что выделяются среди прочих, не довольствуясь заучива­нием наизусть тех или иных преподанных им сведе­ний, но стремясь пойти дальше и работать самостоя­тельно; за то, что изучают иностранные языки более углубленно, чем того требует преподаватель. Таких студентов обвиняют в неблагоданежности, неправо­славии и гордости.

Нет лучшего средства отучить человека от само­стоя­тельной работы, да и вообще отбить у него всякую охоту к учению, как заставлять его зубрить уроки, про­глатывать заранее пережеванную пищу. Такой «бурсац­кий» способ преподавания давно вышел из употребле­ния в западных светских учебных заведе­ниях, но он кое-где еще сохраняется в наших право­слав­ных духов­ных школах. Лучшую характеристику дал ему уже ци­тирован­ный выше Помяловский:

Главное свойство педагогической системы в бурсе — это долбня, долбня ужасающая и мертвя­щая. Она проникала в кровь и кости ученика. Про­пустить слово, переставить букву считалось престу­п­лением… Что же удивительного, что такая наука по­селяла только отвращение в ученике?.. Ученик, вступая в училище из-под родительского крова, скоро чувство­вал, что с ним совершается что-то но­вое, ни­когда им не испытанное, как будто перед глазами его опуска­ются сети одна за другою, в бес­конечном ряде, и мешают видеть предметы ясно; что голова его пере­стала действовать любозна­тельно и смело… а в сло­вах — удивительно! — нет мысли, как бывало пре­жде… Под конец занятия у прилежного ученика го­лова измается; в ней не слышно ни одной мысли… Невесела картина класса… Лица у всех скучные и апатические, а по­следние полчаса идут тихо и, ка­жется, конца не бу­дет занятию. Счастлив, кто уснуть сумел, сидя за партой: он и не заметит, как подойдет минута, воз­вещающая ужин [11].

Некоторые студенты современных духовных школ, вероятно, с печалью узнaют свое учебное заведение в этих словах, написанных почти полтора века назад.

Русский писатель очень верно подметил характер­ную особенность «бурсацкого» типа воспитания: на глаза учащегося словно набрасывают сети. Казалось бы, учебная программа должна быть построена так, чтобы перед учеником открывались все новые и новые гори­зонты, а вместо этого его словно все больше и больше ограничивают, всячески препятствуя ему са­мостоя­тельно мыслить. В результате человек выходит из ду­ховной семинарии зашоренным, закомплексован­ным, запуган­ным.

Один мой друг, священник, делился со мной воспо­минаниями об уроках литургики в духовной семина­рии. Главным методом преподавания, говорит он, было запу­гивание. «Во время литургии нельзя делать то-то и то-то»; «на вечерне недопустимо совершить ошибку в том-то и том-то»; «один пономарь не вынес свечку на вели­ком входе, и вот, с ним случилось то-то и то-то». «После этих уро­ков, — говорит мой друг, — я не могу служить литур­гию; все время боюсь что-ни­будь не так сделать». Иными словами, преподаватель, вместо того, чтобы привить будущим священникам любовь к литургии, раскрыть перед ними богатства и глубины православ­ного богослужения, научил их од­ному: паническому страху допустить ошибку.

Русская пословица гласит: «Не ошибается только тот, кто ничего не делает». Нельзя внушать студентам боязнь ошибиться. Всякий человек, который работает самостоятельно, который подходит к делу творчески, допускает ошибки. Но, как говорит другая пословица, «на ошибках учатся». Если студент проделал большую работу и пришел к ошибочным выводам, это все же на­много лучше, чем если бы он не допустил ошибку только потому, что не работал самостоятельно, а лишь зубрил то, что услышал от преподавателя.

Многие наши студенты испытывают крайнюю не­удовлетворенность теми методами обучения и теми учебными программами, которые существуют в духов­ных школах. Не имея условий для самостоятельной ра­боты, они пытаются сами их для себя создать. Один мой знакомый священник проучился четыре года в се­минарии, потом четыре — в академии. Его как-то спро­сили: «Как же вам удалось сохранить способность мыс­лить?» Он ответил: «В последние пять лет учебы, начи­ная с четвертого класса семинарии, я во время лекций затыкал уши ватой и читал книги — творения Святых Отцов, философскую литературу. Другого вы­хода у меня не было».

Еще один мой знакомый, учась в духовной семина­рии, разработал свою собственную параллельную про­грамму, по которой самостоятельно занимался. «Осенью я буду изучать Платона,— говорил он мне,— зимой — Аристотеля, весной думаю перейти к стои­кам. Каждый день я по часу читаю Отцов Церкви, по полчаса зани­маюсь греческим и по полчаса — латы­нью». Кто-то мо­жет спросить: откуда у этого семина­риста было столько свободного времени? Отвечу: он по ночам работал сто­рожем на птицеферме.

3) Специализация. Магистратура и докторантура

Одним из крупных недостатков нашей системы ду­ховного образования является отсутствие специализа­ции, селекции студентов в соответствии с их науч­ными интересами. Такая селекция прежде всего необ­ходима в духовных академиях, которые призваны го­товить бого­словов и специалистов в различных облас­тях церковной науки. Но и в духовных семинариях сле­дует создавать условия для того, чтобы студент мог работать над теми областями богослов­ской науки, ко­торые ему наиболее интересны.

При существующей ныне системе курс обучения в российских духовных семинариях продолжается 4 года и затем в академиях 4 года. Учебные программы по­строены так, что академия в значительной степени дуб­лирует семинарию. Такая система малоэффек­тивна, и, как кажется, руководство духовных учебных заведений это понимает. Поэтому готовится реформа духовного образования. Мой вопрос заключается в том, насколько широкомасштабной и кардинальной будет эта реформа. Если мы ограничимся лишь «косметическим ремонтом» здания нашего духовного образования, боюсь, что ника­ких существенных сдви­гов добиться не удастся.

На мой взгляд, идея специализации должна быть ключом к предполагаемой реформе. Уже в духовной се­минарии, готовящей пастырей Церкви, должны су­щест­вовать возможности для углубленного изучения тех об­ластей церковной науки, в которых студент бу­дет рабо­тать в магистратуре и докторантуре духовной академии. В магистратуре (академии), готовящей бо­гословов-пре­подавателей духовных школ, студент со­средотачивается на своем предмете, будь то библеи­стика, патристика, церковная история и т.д. При этом в течение первого года он должен посещать лекции по дисциплинам, не­посредственно связанным с избран­ной им темой, а в течение второго года — писать ма­гистерскую работу. В докторантуре (аспирантуре), го­товящей специалистов высокого класса в различных областях богословской науки, студент занимается только самостоятельной ра­ботой и написанием дис­сертации на избранную тему.

Научный руководитель диссертанта должен инди­ви­дуально заниматься со своим учеником на регуляр­ной основе. Научный руководитель не должен быть оппо­нентом на защите диссертации, написанной его учени­ком.

Диссертации — как магистерская, так и доктор­ская — должны оцениваться исходя из их качества, а не из количества страниц. В наших духовных акаде­миях иногда представляют на соискание магистерской сте­пени восьмитомный труд, посвященный богосло­вию ка­кого-нибудь церковного автора; при этом пер­вые четыре тома составляют пересказ основных сочи­нений этого автора, а последние четыре — «симфо­нию» по его тру­дам (то есть тот же материал, только организованный тематически). Научное значе­ние та­кой диссертации, по сути, равно нулю, но труд в нее вложен немалый. Оп­поненту тоже не так легко найти время, чтобы прочи­тать восемь томов; в резуль­тате в некоторых духовных академиях магистранты дожи­даются своей защиты по нескольку лет.

По моему мнению, объем диссертаций не должен превышать определенного максимального количества страниц: например, 50—60 тысяч слов (200—250 стра­ниц) для магистерской диссертации; 100—120 тысяч слов (400—500 страниц) — для докторской. Если у ав­тора есть оригинальные идеи, он сумеет уложиться в этот объем; если нет, ему лучше вовсе не садиться за напи­сание диссертации.

Разумеется, при подготовке диссертации автор дол­жен учитывать не только труды по данной теме на его родном языке, но и всю западную литературу. Для этого необходимо знание европейских языков. Пора нашей богословской науке выходить из гетто и всту­пать на то поле, на котором уже работают другие уче­ные мира; пора нам учиться работать рука об руку с запад­ными учеными. Только так мы сумеем воспитать поко­ление высококвалифицированных богословов и ради­кальным образом поднять уровень нашей бого­словской науки.
4) Обмен студентами. Обучение заграницей

Важным фактором, который способствует расшире­нию духовного и научно-богословского горизонта уча­щихся православных духовных школ разных стран, яв­ляется обмен студентами между этими духовными шко­лами. Мне кажется, что такой обмен должен быть по­ставлен на более регулярную основу.

Не менее важно посылать студентов учиться бого­словию в заграничных светских и инославных учеб­ных заведениях. В этом смысле я хотел бы привести в при­мер Румынскую Православную Церковь, которая еже­годно посылает студентов в лучшие университеты мира, такие как Оксфорд, Кембридж, Сорбонна, Прин­стон, Гарвард, Тюбинген, Гейдельберг.

В Русской Церкви, напротив, существует паниче­ская боязнь всего западного, всего инославного и ино­стран­ного. Руководство наших духовных учебных за­ведений не любит посылать людей учиться заграницу, в особен­ности на Запад, из страха, что студенты там «окатоличатся». Но какова цена Православия, если оно «окатоличится» при первой же встрече с Западом? Если студенты «окатоличатся», виноваты в этом пре­жде всего преподаватели православных духовных школ: это они не сумели воспитать студентов в право­слав­ном духе.

Приведу простой пример. Среди украинских свя­щен­ников, которые в последние годы перешли в уни­атство, есть немало выпускников российских духов­ных школ. Их никто не посылал на Запад, воспиты­вали их в духе непримиримости и фанатизма, а вот — они взяли и «окатоличились»! Значит, проблема не в том, что мы пошлем студентов учиться куда-то не туда, а в том, что мы сами их учим чему-то не тому.

Я, со своей стороны, считаю, что нам (имею в виду Русскую Церковь) следует посылать на Запад по два­дцать студентов ежегодно. Даже если из них трое не захотят вернуться в Россию, а двое и вовсе «окатоличатся», пятнадцать вернутся и будут препода­вать в наших духовных школах. При таком подходе наша богословская наука существенным образом изме­нится к лучшему в течение десяти лет.

5) Физическое воспитание

В российской духовной школе физическим воспита­нием студентов пренебрегают как чем-то принципи­ально несовместимым с «духовностью». В результате студенты выходят из духовной школы с различными болез­нями и недомоганиями, от которых им не уда­ется избавиться в течение всей последующей жизни.

Почти у всех студентов портится зрение за не­сколько лет обучения в духовной школе. В одной из самых крупных духовных семинарий России на столах у студентов нет настольных ламп. Тех тусклых ламп, ко­торые висят на потолке высотой 5 метров и из кото­рых половина обычно не работает, явно недостаточно. Сту­денты просиживают в классе по 9 часов еже­дневно: ес­тественно, их глаза не выдерживают, и зре­ние слабеет.

Я уже не говорю о том, что в некоторых духовных семинариях студенты спят в казармах на десять, два­дцать, а то и более человек, что тоже разрушительным образом сказывается на их здоровье. Я понимаю, что не всякая семинария способна обеспечить студентов по­мещениями, но мне кажется, что в этом отношении можно было бы делать больше, чем делается сейчас.

Очевидно, руководству православных духовных школ следует специально озаботиться физическим со­стоя­нием учащихся. У семинаристов должно быть во­лей­больное или футбольное поле, должна быть воз­мож­ность посещать плавательный бассейн.

Тем, кому кажется, что занятия спортом несовмес­тимы с духовностью, хотелось бы напомнить слова Климента Александрийского: «…Полезны для юношей гимнастические школы… Они укрепляют здоровье мо­лодых людей… (способствуют) развитию не только те­лесного, но и душевного здоровья… Из мужчин одни могут… заниматься борьбой, другие играть в мяч, осо­бенно на открытом воздухе» [12].

Мне вспоминается студент одной из духовных школ, который каждое утро занимался бегом: это вы­зывало постоянное негодование администрации. А студент был в прошлом спортсменом. Он говорил мне, что если хотя бы два-три дня не побегает, у него начи­нало отекать тело и болеть сердце.

Я глубоко убежден в том, что «духовность» не должна быть убийственной для тела, и духовное обра­зование не должно физически калечить людей. А по­тому руководству духовных школ не следует пренеб­ре­жительно относиться к физическому воспитанию уча­щихся.

6) Дисциплина. Отношение преподавателей к студен­там

Хотел бы особо остановиться на методах дисципли­нарного воздействия, существующих в наших духов­ных школах. Эти методы в совокупности составляют то, что обычно называют «палочной дисциплиной». Основой палочной дисциплины является систематиче­ское наси­лие над личностью студента.

Все в духовных семинариях является обязательным. Обязательно посещение лекций, обязательно участие в богослужениях, обязательно хождение на трапезу, обя­зательна «самостоятельная подготовка» в течение трех часов ежедневно. Стоит студенту проспать утреннюю молитву, как ему снижают балл по поведению и, сле­до­вательно, размер стипендии. Если же он пропустит мо­литву дважды или трижды, ему грозит исключение из духовной школы.

Особо скажу о том, что называется «самостоятель­ной подготовкой». Представьте себе класс, в который можно войти, но из которого нельзя выйти. Внутри, в течение трех часов, сидят студенты, прикованные к своим партам. Они уже просидели в этом классе на лекциях с девяти часов утра до трех часов дня, а те­перь — с пяти до восьми — они обязаны заниматься «самостоятельной подготовкой». Эта подготовка на деле заключается в том, что кто-то разговаривает, кто-то ра­зучивает песнопения к субботней всенощной, кто-то штопает брюки, кто-то спит, сидя за партой. В классе шумно и душно. Работать в такой обстановке, разуме­ется, невозможно. Почему бы не разрешить студенту позаниматься в библиотеке, или в саду, или еще где-нибудь в тихом, спокойном месте? Нет, сту­дент обязан «отсидеть» свои три часа в классе, чего бы это ему ни стоило.

Распорядок дня в духовных школах построен таким образом, что студент практически лишен свободного времени. Но даже своим свободным временем он рас­по­рядиться не может. Чтобы выйти в город, он должен спрашивать разрешение начальства. Получить разре­ше­ние на то, чтобы съездить к родителям, живущим в другом городе, всегда трудно. Даже уехать на похо­роны близкого человека далеко не всем и не всегда удается.

Некоторые духовные семинарии России представ­ляют собой нечто среднее между монастырем, армей­ской казармой и бурсой прошлого века. В бурсе дис­ци­плину обеспечивали сами студенты: из их числа на­зна­чались «старшие спальные» и «старшие дежурные» (следившие за поведением своих товарищей вне класса), «цензоры» (следившие за поведением в классе), «авдиторы» (проверявшие знания других сту­дентов) и «секундатор» («ученик, который по приказа­нию начальства сек своих товарищей») [13].

В нынешних духовных семинариях система, может быть, несколько упростилась, но сущность осталась та же. «Ничто так не оподляет дух учебного заведения, как власть товарища над товарищем», — писал Помя­ловский [14]. Именно на власти товарища над товари­щем построена система обеспечения дисциплины в нашей духовной школе. Из числа студентов избира­ются «помощники инспектора», которые следят за по­веде­нием других студентов. У помощника инспектора самые разнообразные функции, но главная из них — функция доносителя. Помощник инспектора, со своей стороны, может привлекать в качестве доносителей других сту­дентов: они будут информировать его о том, что проис­ходит с их собратьями. Таким образом, сту­дентов сис­тематически приучают к подлости.

От помощника инспектора зависит многое. Если ему не нравится тот или иной студент, он может регу­лярно жаловаться на него начальству до тех пор, пока этого студента не отчислят из духовной школы. Зато, подру­жившись с помощником инспектора, студент будет иметь самые разнообразные льготы — внеоче­редные увольнения в город, право на свидание с лю­бимой де­вушкой, и т. д.

Если помощник инспектора имеет огромную власть над студентами, то сам инспектор (он назначается из числа преподавателей) обладает властью почти абсо­лютной и неограниченной. Он имеет право в одинна­дцать часов вечера войти в комнату к аспиранту духов­ной академии и, увидев его сидящим с книгой в руках, погасить свет со словами: «В это время суток Вы должны быть в горизонтальном положении». Инспек­тор имеет право в отсутствие студента обыскать его ком­нату; имеет право просмотреть книги, которые читает студент, и дневники, которые он пишет. От ин­спектора в буквальном смысле слова зависит судьба студента. Именно инспектор выносит вердикт относи­тельно «благонадежности» студента. Именно по его рекоменда­ции, как правило, отчисляют студента из духовной школы.

Как-то мне пришлось присутствовать на заседании «воспитательского совета» одной из духовных школ. Речь там шла о студенте, которого я знал еще до его поступления в семинарию. Инспектор сказал: «Не нра­вится мне этот студент со своей солдатской походкой. Предлагаю его отчислить». Я тогда сказал: «У него сол­датская походка потому, что он до семинарии окончил военное училище». Студента, по моему на­стоянию, не отчислили. Но если бы я случайно не ока­зался участ­ником заседания и, так сказать, невольным свидетелем самоуправства инспекции, его бы навер­няка отчис­лили — не за то, что он не нравился ин­спектору, и не за то, что у него солдатская походка, а за «нарушение дисциплины».

В наших духовных семинариях редко отчисляют сту­дентов за плохую успеваемость: чаще всего отчис­ляют именно за «нарушение дисциплины». Понятие же «нарушения дисциплины» столь широкое, что под него можно подогнать все что угодно. Не полюбился студент начальству — вот и объявляют его «нарушителем дис­циплины».

В крупных духовных школах дисциплинарные взы­скания и отчисления из состава учащихся — дело ор­динарное и ежедневное. В одной из духовных школ на специальной доске каждый день появляются объявле­ния или о снижении тому или иному учащемуся балла по поведению (студенты называют эти объявления «тропа­рями»), или об отчислении того или иного сту­дента из духовной школы (так называемые «отпусты»). Админи­страции духовных школ ничего не стоит ис­ключить из семинарии человека, проучившегося че­тыре года, за ме­сяц до его выпускных экзаменов.

Есть два традиционных термина, заимствованных из монашеской традиции, при помощи которых осу­ществ­ляется насилие над личностью студента в духов­ных школах. Эти термины — «послушание» и «благослове­ние». Ими академическое начальство опе­рирует в самых разных ситуациях. Студент обязан все делать «по по­слушанию» и «по благословению».

Другой термин, которым злоупотребляет началь­ство духовных школ — «смирение». Древнецерковная мона­шеская традиция знала глагол «смиряться»; в ду­ховных школах гораздо более распространен другой глагол — «смирять». Начальство «смиряет» студентов самыми разнообразными способами. В дореволюци­онной бурсе студентов секли. В наши времена физиче­ские наказа­ния и пытки запрещены, потому студентов секут мо­рально. Инспектор, или помощник инспек­тора, может вызвать студента и подвергнуть его уни­зительному до­просу по поводу тех или иных аспектов его личной жизни. Еще один способ «смирить» строп­тивого сту­дента — каждые три дня переселять его из одной ком­наты в другую, «чтобы не забывал, где на­ходится».

Вообще любой преподаватель имеет право унизить и оскорбить студента как и когда ему вздумается. В од­ной провинциальной духовной семинарии России урок начинается с того, что преподаватель (между прочим, священник) зачитывает список присутствую­щих в классе учащихся, при этом намеренно коверкая их имена (например, «Смурнов» вместо «Смирнов», «Сучкин» вместо «Сучков», «Похабнов» вместо «Пахо­мов» и т. д.). И делается это с единственной це­лью — всех унизить, оскорбить и… «смирить».

Хотелось бы напомнить таким горе-преподавателям и горе-смирителям слова митрополита Сурожского Анто­ния: «Одна из ошибок… в том, чтобы внушать человеку смирение, затоптав его хорошенько в грязь. Смирения этим не добудешь, потому что как тебя не топчи в грязь, даже если ты на самом деле червь, ты стара­ешься выбиться из-под каблука и только начина­ешь злиться на того, кто топчет» [15].

Психологический прессинг, который испытывают на себе студенты духовных учебных заведений, бывает на­столько сильным, что некоторые семинаристы вы­нуж­дены обращаться к психиатру.

Досточтимые инспекторы и преподаватели духов­ных школ! Не унижайте студента, не «смиряйте» его, не из­девайтесь над ним, не используйте свое служеб­ное по­ложение для надругательства над его лично­стью, не пытайтесь затоптать его в грязь, не стреми­тесь его ду­ховно сломить. Вам ведь за все придется ответить — если не в этой жизни, то уж непременно в будущей. Студент — такой же человек, как и вы. С ним надо общаться на равных. Его надо называть на «Вы», а не на «ты»; по имени, а не по фамилии. Его надо уважать и любить. Не думайте, что, создавая ис­кусственно про­пасть между собой и студентами, вы вызываете в них большее уважение к вам. Студенты любят тех препода­вателей, которые ни в чем не выка­зывают своего пре­восходства. Истинное уважение и истинная любовь мо­гут быть только взаимными: они никогда не бывают од­носторонними.

Покойного отца Иоанна Мейендорфа уважали и лю­били не только за его обширные знания и энциклопе­ди­ческую ученость, но прежде всего за то, что он умел обращаться со студентами на равных. Он никого не «смирял», ни над кем не превозносился. Он, между прочим, не избегал неформального общения. Раз в не­делю студенты Свято-Владимирской духовной семи­на­рии собирались у него дома на кружку пива и бесе­до­вали на богословские и иные темы. Я не призываю пре­подавателей духовных школ распивать пиво со студен­тами, но, кажется, в том, чтобы пригласить уче­ников на чашку чаю, нет ничего зазорного.

Я глубоко убежден в том, что нам необходимо ра­ди­кально реформировать всю систему обеспечения дисци­плины в духовной школе. Необходим новый подход к студенту — более трезвый, более уважитель­ный, более человечный, более христианский. Система, при которой инспектор и его помощники пользуются абсолютной властью над студентами, должна быть уп­разднена. «Власть товарища над товарищем» нужно искоренить. Насилие над личностью студента в духов­ной школе не­допустимо. Нельзя, находясь на пороге XXI века, поль­зоваться средневековыми методами воспитания.

7) Монашеское присутствие в духовной школе

Скажу несколько слов о роли монашества в воспи­та­нии будущих священнослужителей. Как правило, в на­ших духовных семинариях монахи занимают руко­водя­щие должности — ректора, проректора, инспек­тора. Много монахов и в числе преподавателей. Кроме того, некоторые семинарии находятся в непосредст­венной близости от монастырей.

Последнее, безусловно, имеет многие положитель­ные стороны. У студентов есть возможность обра­щаться к опытным старцам за духовным руково­дством, присутст­вовать за монашеским богослуже­нием, непосредственно соприкасаться с многовековой традицией православного иночества, встречаться ли­цом к лицу с ее лучшими представителями. Некоторые студенты по окончании семинарии или академии сами избирают монашеский путь.

Есть, однако, у монашеского присутствия в духов­ных школах и свои отрицательные стороны. Прежде всего я думаю о том, что в монашеской среде сущест­вует некое традиционное недоверие к учености, нелю­бовь к нау­кам. Архимандрит Киприан (Керн) в свое время писал о том, как трудно бывает ученому монаху найти достой­ное место в православном монастыре:

Положение его не только трудное, но и впрямь трагическое… Простецкая масса индифферентна к науке, совершенно чужда запросов и интересов этого ученого инока… Такого инока не понимают, заподаз­ривают в непростоте, в неблагонадежности, его стесняют и даже преследуют. Появляется ти­пичное деление: «Вы — ученые, ну а мы уж — толченые», и, конечно, толченость понимается как не­обходимый плюс ко спасению, а ученость как пря­мое препятст­вие. Отсюда парадоксальный вывод: обскурантизм есть необходимое условие для мона­шеского дела­ния… Но разве смирение и молитва исключают науку? Разве благочестие мешает книге и просвеще­нию?.. Наука — такой же подвиг; про­свещение — такое же служение… Надо уметь це­нить святость научного подвига… не противопос­тавлять творчеству спасение [16].

Я не буду говорить о том, почему в монашеской среде распространено недоверие к учености — это тема, заслуживающая отдельного разговора. Скажу лишь о том, что некоторые монахи считают своим дол­гом внушать отрицательный взгляд на ученость студен­там духовных школ. Известны случаи, когда монахи-ду­ховники «не благословляли» своих духов­ных чад про­должать обучение в духовной академии, так как это «не нужно для спасения». Даже среди мо­нахов, преподаю­щих в духовных школах, встречаются такие, которые стараются привить студентам нелю­бовь к учености.

Другим отрицательным аспектом монашеского при­сутствия в духовных школах является то, что монах не всегда находит взаимопонимание со студентом, когда встает вопрос о вступлении последнего в брак. Как я уже сказал, администрация духовных школ у нас со­стоит по преимуществу из монахов. Студенты, напро­тив, в большинстве своем или уже вступили в брак, или озабочены поисками невесты. Конфликт между монаше­ской администрацией и студентом обычно возникает в том случае, когда последнему выпадет несчастье влю­биться. Такому студенту надо было бы да­вать больше свободного времени, идти на различные уступки, его надо было бы отпускать на свидания. Но монахам все это чуждо, они этого не понимают. Вот и начинают преследовать бедного влюбленного различ­ными дисцип­линарными взысканиями.

На территории одной из духовных школ России на­ходится «регентский класс», в котором учатся де­вушки, надеющиеся стать (это, кажется, ни для кого не секрет) «матушками», т. е. выйти замуж за священ­ника. Так вот, семинарист должен спрашивать благо­словение у инспектора-монаха всякий раз, когда ему захочется проводить воспитанницу регентского класса домой. Если же, не дай Бог, кто-либо донесет инспек­тору, что некий студент духовной семинарии где-то там «за уг­лом» целовался с некоей воспитанницей ре­гентского класса, тут уж не избежать формального разбиратель­ства и снижения балла по поведению.

Зато когда студент оканчивает духовную семина­рию, ему говорят: «Почему ты до сих пор не решил семей­ную проблему? Срочно решай и рукополагайся». И бед­ный студент, которого четыре года держали в клетке, начинает лихорадочно искать свою будущую «ма­тушку». Но поскольку найти ее сразу не удается, ин­спектор-монах (или духовник-монах) советует ему при­нять монашество. И вот студент становится мона­хом — не потому, что он к этому призван, не потому, что вся прежняя жизнь привела его к этому, а лишь потому, что не удалось вовремя жениться. В резуль­тате появ­ляются монахи-неудачники: те, которые по­том в мона­стырях «тянут лямку», т. е. прозябают без радости, без вдохновения.

Будучи сам монахом, позволю себе обратиться к тем монахам, которые возглавляют у нас духовные учебные заведения. Дорогие собратья! Духовная школа — это не монастырь. Не препятствуйте студен­там жениться, не препятствуйте им ходить на свида­ния. Не думайте, что, плодя монахов-неудачников, вы оказы­ваете добрую ус­лугу нашему российскому мо­нашеству. Наоборот, вы тем самым разрушаете его из­нутри. Не говорю уже о том, что вы калечите судьбы людей. Пусть монахом становится тот, кто к этому призван. Прочим же соз­дайте нор­мальные условия для вступления в законный христи­анский брак.

8) Благочестие

Важнейшей стороной учебного процесса в духов­ных школах является воспитание учащихся в истинно-хри­стианском духе. Этому способствует ежедневная общая молитва утром и вечером, регулярное посеще­ние бого­служений.

Благочестивым, однако, невозможно стать «из-под палки». Как говорит пословица, «невольник — не бо­го­мольник». Принудительное участие в богослужении и молитве вместо того, чтобы укрепить в человеке веру, может ее ослабить или разрушить. Тем более — прину­дительные исповедь и причастие. А такое прак­тикуется в некоторых наших духовных школах.

Я не призываю к тому, чтобы сделать участие в бо­гослужении вовсе не обязательным для учащихся ду­ховных школ. Но нельзя и принуждать к богослуже­нию тех, кто по той или иной причине чувствует себя не в силах в каком-либо конкретном случае принять в нем участие. Должен быть вдумчивый, дифференци­рован­ный подход. Надо уважать личную духовную жизнь че­ловека и понимать, что не всегда и не всякий в одина­ковой степени готов к встрече с Богом. И уж во всяком случае исповедоваться и причащаться студент должен тогда, когда сам считает это необходимым. Вопросы, связанные с исповедью и причастием, сту­дент должен решать со своим духовником: вмеша­тельство начальства здесь совершенно неуместно.

Недопустима также практика, при которой началь­ство «назначает» студентам духовника. Выбор духов­ника — личное дело каждого учащегося.

Мне известны случаи, когда духовник, будучи в близких отношениях с руководством духовной семи­на­рии, сообщал начальству то, что он услышал на ис­по­веди от студента. Нет необходимости говорить о том, что это — грех, за который каждый духовник бу­дет держать ответ перед Богом.

Хотелось бы напомнить всем тем, на кого возло­жена забота о воспитании будущих священников в духе хри­стианского благочестия, о той великой ответ­ственности, которую мы несем перед Богом за душу каждого сту­дента. Скажу прямо: ни принуждение к посещению бо­гослужения, ни дисциплина, основанная на страхе пе­ред начальством, ни поощрение доноси­тельства и на­ушничества, ни принудительные «само­стоятельные» за­нятия в душных классах — ни­что из этого не способст­вует росту религиозности в среде студентов духовных школ. Скорее, наоборот. Не слу­чайно ежегодно падает процент выпускников ду­хов­ных семинарий и академий, которые принимают свя­щенный сан. Некоторые по окончании духовной школы предпочитают остаться ми­рянами; иные и во­все отходят от Церкви.

Я не однажды встречал студентов духовных акаде­мий и семинарий, которые мне говорили примерно сле­дующее: «Мы пришли сюда с такой верой, с таким ог­нем, с такой любовью к Богу, с такой преданностью Церкви, с таким горячим желанием учиться. Мы здесь все потеряли! Мы превратились в циников, для кото­рых нет ничего святого».

Кто виноват в этом? В какой-то степени, наверное, виноваты сами студенты, не нашедшие в себе сил про­тивостоять общему потоку. Но прежде всего виноваты в этом администрация и преподаватели, которые вме­сто того, чтобы возжечь в студентах огонь любви к Богу и Церкви, к учености и духовной жизни, пога­сили и то малое пламя, которое было в них до поступ­ления в ду­ховную школу.

Заключение

В 1914 году, заканчивая воспоминания о годах пре­подавания в Московской духовной академии, содержа­щие немало критических замечаний в адрес этого учеб­ного заведения, профессор Н. Н. Глубоковский писал:

Никому не помня зла, не желаю быть ни суровым критиком, ни холодным судьей, а пишу с любовью благодарного сына, болеющего за мать… В моих сло­вах есть достаточно настоящей правды. Но пусть она ни для кого не будет горькой и никому не колет глаза, поелику это не обличение озлобления и не укор вражде, а скорбный отзвук сердечного соболез­нования и душевного благожелания [17].

С таким же настроением излагал я выше свои мысли о проблемах и задачах духовных школ на ис­ходе XX столетия. Сказанное мною родилось из глу­бокой боли о том состоянии, в котором находятся ду­ховные школы Русской Православной Церкви. И если кто-либо узнал себя в моем описании, прошу не оби­жаться: у меня не было ни малейшего намерения кого-либо оскорбить или выставить на позор.

Картина, нарисованная мною, может показаться слишком мрачной. К сожалению, то, что я сказал выше, не является преувеличением: все это списано с натуры. Многое из перечисленного относится к числу болезней роста и, как я надеюсь, будет скоро преодо­лено. Но чем скорее — тем лучше! Если наши духов­ные школы всту­пят в XXI век радикально обновлен­ными, это будет са­мым лучшим подарком от нас к 2000-летию Пришествия в мир Господа Спасителя.

Я глубочайшим образом убежден, что будущее на­ших Церквей зависит от того, чему и как мы учим пас­тырей в духовных школах. На преподавателях духов­ных школ лежит колоссальная ответственность. Вос­питы­вать будущего пастыря — дело священное и пре­крас­ное, но далеко не легкое. Оно требует кропотли­вого, вдумчивого, многодневного труда. Святитель Григорий Богослов пишет:

Кто же способен, словно некую глиняную скульп­турку, изготавливаемую за один день, соз­дать за­щитника истины, который стоит с ангелами, славо­словит с архангелами, возносит жертвы на горний жертвенник, священнодействует вместе со Христом, воссоздает создание, восстанавливает об­раз (Божий), творит для высшего мира и — скажу больше! — яв­ляется богом и делает других бо­гами? [18]

В заключение хотел бы обратиться к руководству и преподавателям православных духовных школ. Всече­ст­ные отцы, братья и сестры! Люди, которые посту­пают в духовные школы, в большинстве своем пред­ставляют из себя или чистое золото, или золото с се­ребром. Не да­дим этому золоту потерять свой блеск, не будем давить в этих людях ростки самостоятельной мысли, не будем калечить их души палочной дисцип­линой, палочным благочестием и бессмысленной зуб­режкой. Дадим воз­можность нашим ученикам раскрыться в полную меру их духовного, интеллектуаль­ного и творческого потен­циала. Не будем гасить в них огонь веры, но дадим ему возгореться еще сильнее — пламенем, достигающим неба. Не будем бояться, что студент выучит больше, чем мы сами знаем; наоборот, постараемся, чтобы наши ученики нас превзошли. Только так сумеем мы воспи­тать поколение достой­ных пастырей Церкви, которые поведут корабль цер­ковный в XXI веке.

Хочу также обратиться к студентам духовных семи­нарий и академий. Дорогие мои братья! Если вам не повезло и вы попали в такую духовную школу, где учебная программа вас не удовлетворяет, не отчаивай­тесь: составьте себе свою программу и по ней зани­май­тесь. Только не теряйте время, не теряйте бесцен­ные дни, которые Богом даны вам для учебы.

Если вам говорят, что вы ничего не стoите и что ученость ваша никому не нужна, не верьте этому. Каж­дый из вас драгоценен в очах Божиих, и от каждого из вас зависит настоящее и будущее Церкви. Православ­ная Церковь задыхается от того, что в ней не хватает богословов, которые сочетали бы в себе глубокие по­знания в различных областях богословской науки с аб­солютной и беззаветной преданностью церковному делу.

Если вам внушают, что ваш путь — монашеский, а ваша душа лежит к тому, чтобы вступить в брак, не слушайте непрошеных советчиков. Поступите так, как подсказывает вам голос совести.

Дорогие студенты! Изучайте Священное Писание, читайте творения Отцов Церкви, не уставайте пить из «источника знания», который содержится в богатей­шем предании Православной Церкви. Изучайте древ­ние и новые языки. Не бойтесь черпать и из сокро­вищницы светской учености. Но самое главное — не­устанно воз­гревайте в себе тот огонь веры, который привел вас в Православную Церковь и в духовную школу. Не дайте ему погаснуть, даже если все вокруг направлено на то, чтобы угасить его.